Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Кто же вы все-таки, месье? - прошептал граф.
- Я? Кавалер Флориани, с которым вы познакомились в Палермо и были настолько добры, что уже неоднократно приглашали к себе.
- Тогда что означает эта история?
- О! Ровным счетом ничего! С моей стороны это просто игра. Я пытаюсь представить себе, с какой радостью сын Анриетты, если он все же существует, сказал бы вам, что он один был виновен и совершил кражу только потому, что его мать была несчастна, боялась потерять место... прислуги, которое давало ей средства к существованию, и еще потому, что ребенок страдал, видя несчастной свою мать.
Он говорил со сдержанным волнением, привстав и наклонившись к графине. Никакого сомнения быть не могло. Кавалер Флориани был не кто иной, как сын Анриетты. Все в его поведении, словах кричало об этом. Впрочем, быть узнанным - не в этом ли состояло его очевидное намерение, даже прихоть?
Граф смутился. Как вести себя с этим смелым человеком? Позвонить? Устроить скандал? Разоблачить того, кто когда-то ограбил его? Но это было так давно! И кто же поверит в эту нелепую историю о ребенке-грабителе? Нет, лучше уж оставить все как есть, притворившись, что не понял настоящего смысла сказанного. И граф, подойдя к Флориани, весело сказал:
- Ваша интереснейшая история очень позабавила меня. Уверяю вас, она меня просто захватила. Но как по-вашему, что стало с этим милым юношей, этим примерным сыном? Надеюсь, он не остановился на столь славном пути.
- О! Конечно, нет.
- Еще бы! После такого дебюта! В шесть лет украсть колье королевы, знаменитое колье, о котором мечтала Мария-Антуанетта!
- И украсть его, - заметил Флориани, - вступив в единоборство с графом, украсть, не причинив себе никаких неприятностей, так, что никому и в голову не пришло осмотреть стекла или догадаться, что подоконник слишком чист, поскольку он вытер его, чтобы не осталось следов на слое пыли... Согласитесь, что у ребенка его возраста голова могла пойти кругом. Так ли уж это просто? Неужели надо было лишь захотеть протянуть руку?.. Да, он захотел...
- И протянул руку.
- Обе руки, - добавил кавалер со смехом.
Граф вздрогнул. Какую тайну скрывал так называемый Флориани? Какой необыкновенной была, наверное, жизнь этого авантюриста, в шесть лет гениального вора, который сегодня в поисках утонченного наслаждения или, больше того, для удовлетворения чувства злобы явился в дом своей жертвы, чтобы бросить ей вызов, поступив смело, безумно и тем не менее сохранив корректность галантного визитера!
Флориани встал и подошел проститься к графине. Она чуть не отпрянула. Он улыбнулся:
- О! Мадам, вы боитесь! Неужели я настолько переиграл в этой маленькой комедии, изображая салонного колдуна?
Она взяла себя в руки и ответила с такой же слегка насмешливой непринужденностью:
- Нисколько, месье. Напротив, легенда о добром сыне меня очень заинтересовала, и я счастлива, что мое колье положило начало столь блестящей карьеры. Но не считаете ли вы, что сын этой... женщины, Анриетты, в сущности, следовал своему призванию?
Он вздрогнул, почувствовав себя задетым, и ответил:
- Я в этом убежден и даже считаю, что не будь его призвание серьезным, он потерял бы к нему охоту.
- Почему же?
- Видите ли, камни в основном оказались поддельными. Настоящими были только бриллианты, купленные у английского ювелира, остальные же владельцы продавали их по одному, когда этого требовали суровые жизненные обстоятельства.
- И все же это было колье королевы, месье, - высокомерно ответила графиня, - а этого, как мне кажется, не мог понять сын Анриетты.
- Он, должно быть, понял, мадам, что, поддельное или настоящее, это колье служило для того, чтобы выставлять его напоказ, было своего рода вывеской.
Месье де Дре вспыхнул, но жена опередила его.
- Месье, - сказала она, - если у человека, на которого вы намекаете, есть хоть капля совести...
Она замолчала, спокойный взгляд Флориани смутил ее.
- Если у этого человека есть хоть капля совести...
Она почувствовала, что ничего не добьется, высказываясь подобным образом, и, сделав над собой усилие, смирив свой гнев и возмущение, но все еще дрожа от унижения, почти вежливо продолжила:
- Месье, легенда гласит, что, заполучив колье королевы, Рето де Вилетт вынул из него все бриллианты, но не осмелился тронуть оправу. Он понял, что алмазы всего лишь украшение, аксессуар, а главное в изделии - его оправа, подлинно художественное творение, и де Вилетт сберег ее. Вы думаете, человек, о котором мы говорим, тоже это понял?
- Не сомневаюсь, что оправа сохранилась. Ребенок не продал ее.
- Так вот, месье, если вам случится встретиться с ним, скажите ему, что он не вправе хранить одну из тех реликвий, что является собственностью и составляют славу некоторых семей, и хотя ему удалось вырвать камни из колье королевы, оно не перестало принадлежать роду Дре-Субизов. Это достояние нашей семьи, такое же, как фамилия и честь.
Кавалер ответил просто:
- Я скажу ему это, мадам.
Затем поклонился ей, простился с графом, с остальными и вышел.
Четыре дня спустя мадам де Дре обнаружила на столе в спальне красную шкатулку с гербом кардинала. Открыла ее. Это было "Колье королевы, попавшее в рабство".
Но поскольку в жизни человека, живущего по законам единства и логики, все должно служить одной и той же цели, а небольшая реклама никогда не повредит, на следующий день в "Эко де Франс" было опубликовано следующее сенсационное сообщение:
"Колье королевы, знаменитая драгоценная реликвия, украденная когда-то у семьи де Дре-Субизов, было найдено Арсеном Люпеном. Арсен Люпен поспешил вернуть его законным владельцам. Нельзя не восхититься столь деликатным и рыцарским поступком".
Семерка червей
Мне часто задают естественно возникающий вопрос: как я познакомился с Арсеном Люпеном?
Никто не сомневается, что мы знакомы. Известные мне подробности о жизни этого загадочного человека, приводимые мною достоверные сведения, интерпретация некоторых его поступков, о которых судили лишь по внешним проявлениям, не вникая в их скрытые причины и тайный механизм, - все это доказывает, что мы с ним если не близкие друзья, что при той жизни, которую вел Арсен Люпен, было бы невозможно, то во всяком случае давние знакомцы, доверяющие друг другу.
Но как я познакомился с ним? Почему мне было оказано доверие и я стал его биографом? Я, а не кто-то другой?
Ответ прост: только случай определил этот выбор, и моей заслуги тут нет. Случай поставил меня у него на пути. По чистой случайности я оказался причастен к одному из самых странных и загадочных его приключений и так же случайно стал актером в драме, поставленной этим замечательным режиссером, таинственной и запутанной драме, богатой столькими перипетиями, что теперь, когда я собираюсь рассказать о них, чувствую себя немного растерянным.
Первый акт разыгрывался в ту пресловутую ночь с 22 на 23 июня, ночь, ставшую притчей во языцех. Что касается меня, то я считаю необходимым сразу же сделать оговорку: не совсем нормальное свое поведение в тех обстоятельствах я могу приписать лишь совершенно необычному умонастроению, в котором пребывал, вернувшись домой. Мы с друзьями обедали в ресторане "Каскад" и весь вечер, покуривая, слушая цыганский оркестр, который играл меланхолические вальсы, говорили только о преступлениях и грабежах, жутких и темных историях.
А они, как известно, не располагают к хорошему сну.
Сен-Мартены уехали на автомобиле. Ночь была теплой и темной, и мы с Жаном Даспри, - милый, беззаботный Даспри, через шесть месяцев ему было суждено погибнуть в Марокко при трагических обстоятельствах - словом, мы с Даспри возвращались домой пешком. Когда мы подошли к небольшому особняку на бульваре Майо, где я жил уже год с момента приезда в Нейи, он спросил:
- А вам никогда не бывает здесь страшно?
- Что за странная идея!
- Господи, да ведь этот особнячок так изолирован! Соседей нет... пустыри... Скажу вам честно, хоть я не из трусливых, однако...
- Вот именно, вы не трус, а весельчак!
- О! Я сказал об этом просто так, между прочим. Сен-Мартены подействовали на меня своими рассказами о грабителях.
Пожав мне руку, Даспри удалился. А я достал ключ и открыл дверь.
- Вот-те на! Антуан забыл оставить горящую свечу, - прошептал я.
И сразу же вспомнил: Антуана в доме нет, я отпустил его.
В ту же секунду темнота и тишина стали мне неприятны. На цыпочках, как можно быстрее я поднялся в спальню и, против обыкновения, повернул ключ в замке, затем запер дверь на задвижку и зажег свечу.
Огонь помог мне вновь обрести хладнокровие. Однако я предусмотрительно вынул из кобуры большой дальнобойный револьвер и положил его рядом с кроватью. Эта предосторожность окончательно успокоила меня. Я лег и, как обычно, чтобы заснуть, взял с ночного столика книгу, ожидавшую меня каждый вечер.